Эльвира Сахипзадовна, добавьте нейтральный для всех вариант в голосование. Полёт Гагарина например. Отдайте дань уважения учителям и врачам, которые одинаково учат и лечат всех без исключения. Это объединит всех.
Я бы только этот запрос не главе ЦБ направил, а куда-то в район Старой Площади. Кураторам и архитекторам внутренней политики из АП.
Тут же момент, что Набиуллиной «спустили сверху» это голосование. Как бы хорошо, Эльвира Сахипзадовна, было дать людям выговориться! Что-то обсудить. Замерить настроения. Всё как любят на Старой Площади.
А давайте сделаем ЦБ — открытым. Не жесткой конторой, которая назначает ставки и вводит цифровые рубли, а собянинской Москвой, где за баллы активного гражданина можно выбрать название новой станции метро.
Я не шучу. Логика была примерно такая. Но лебедь, рак и щука случились. Потому что еще кто-то был не против дать возможность выиграть тем, кто прямым указом от Эльвиры Сахипадовны не выиграл бы.
Поэтому, давайте, вернем ЦБ в закрытый режим. Пусть сам отмеряет и назначает. Уравнивает. И ставку, и изображение на банкнотах. И кресты, и полумесяцы. Как скажет — так и будет. Центральный орган!
Мнение россиян — это важно, вы не подумайте, что я против. Просто любой отчет в АП вам скажет, что доминирующее мнение россиян по поводу высказывания своего мнения — поменьше спрашивайте. Или более грубо: поменьше напрягайте.
Россиянин не дурак. И видит разницу, что дают на выбор изображение на банкнотах, а не 20% или 22% в известном кейсе. Зачем напрягаться по мелочи, если самое главное всё равно без тебя решили. И будут решать впредь.
Этот красивый отчетик в АП, как россиянин хорошо провел время на Госуслугах, когда выбирал Эльбрус или Грозный-Сити, и теперь он отвлечен от повышения налогов — это ведь чисто для своих. На Ильинке за обедом обсудить и по сеткам раскидать мнения. Как хорошо отработали! Столько упоминаний. Россиянин — доволен.
Нет. И оно никогда и не работало. Просто красивые отчеты. Вот и не надо лишней возни. Время экономить.
Подгорнов
Политик, госслужащий
Официальный канал политика и публициста Подгорнова Никиты.
международная обстановка, демография, финансы.
https://max.ru/npodgornov
https://t.me/npodgornov
Новая часть цикла: Демография как национальная стратегия
III — От крестьянской реформы до революции
(1) #демография
1861 год — отмена крепостного права. Формально — освобождение крестьян. Фактически — запуск процесса, который за полвека полностью разрушит традиционную семейную структуру.
Патриархальная модель, просуществовавшая столетия, рухнула не из-за моральной деградации или западного влияния. Её убили экономические факторы: индустриализация, урбанизация, появление рынка труда и трудовой мобильности.
К началу XX века широкая крестьянская семья находилась в глубоком кризисе. Малая семья (муж + жена + дети) начала отделяться и требовать суверенности. Женщины и младшие поколения бунтовали против патриархального контроля.
Этот период критически важен для понимания современных демографических процессов, потому что именно тогда сформировалось фундаментальное противоречие, с которым мы живём до сих пор: конфликт между запросом на индивидуальный выбор и культурной инерцией патриархальных установок.
Экономический базис: почему традиция перестала работать
Патриархальная семья была эффективна в условиях натурального хозяйства. Семья производила всё сама, жила на то, что произвела. Широкая структура обеспечивала взаимозаменяемость и устойчивость к рискам.
Пореформенная Россия — это начало индустриального переворота. Медленного, противоречивого, но необратимого.
Ключевые процессы:
Развитие промышленности и торговли. Появляются фабрики, заводы, железные дороги. Формируется рынок наёмного труда. Крестьянин может уйти в город и работать за зарплату.
Рост городов. Урбанизация ускоряется. С 1861 по 1914 год городское население увеличивается в 3-4 раза. Города становятся центрами притяжения для тех, кто хочет вырваться из деревенской зависимости.
Трудовая миграция. Сначала сезонная — мужчины уходят на заработки в город, возвращаются в деревню. Потом постоянная — малые семьи переезжают насовсем.
Частная собственность и товарно-денежные отношения. Земля перестаёт быть исключительно общинной. Появляется возможность купить, продать, накопить капитал. Возникает имущественное расслоение.
Всё это означает одно: массовая крестьянская малая семья получает экономическую альтернативу. Раньше выжить вне широкой общинной структуры было невозможно. Теперь — возможно. Муж и жена могут работать на фабрике, снимать жильё в городе, содержать себя и детей без помощи родителей и общины.
И как только эта возможность появилась — недостатки патриархальной модели стали перевешивать преимущества. О чем я говорил прежде.
Бабий бунт: женщины как драйверы перемен
Женщины первыми ощутили новые возможности. И первыми начали разрушать традиционную структуру. Почему именно женщины? Потому что в патриархальной семье они были наиболее угнетаемым классом.
Глеб Успенский (конец XIX века): «Женский труд в крестьянской семье и хозяйстве ужасен, поистине ужасен. Глубокого уважения достойна всякая крестьянская женщина, потому что эпитет «мученица», право, не преувеличение почти ко всякой крестьянской женщине».
Каторжный труд в поле и по хозяйству. Бесправие — зависимость от мужа, свёкра, свекрови. Сексуальная эксплуатация (+снохачество). Ранние браки по решению родителей. Непрерывные роды. Высокая смертность при родах.
Когда появилась возможность работать на фабрике и получать собственный заработок — женщины начали уходить из деревень. Сначала в качестве сезонных работниц. Потом — навсегда.
Работа на фабрике тоже была тяжёлой. Но она давала то, чего не было в деревне: экономическую независимость.
С собственным заработком женщина могла:
— Содержать себя без мужа
— Откладывать брак на более поздний возраст
— Выбирать партнёра по собственному желанию, а не по решению родителей
— Уйти от мужа, если он пьёт или бьёт
Это не означало лёгкую жизнь. Но это означало выбор. А выбор это и есть суверенность.
Поколенческий бунт: младшие против старших
Второй очаг сопротивления патриархату — младшие поколения. В традиционной семье младшие члены находились в полной зависимости от старших. Родители решали всё: кого взять в жёны, какую профессию осваивать, когда жениться, как вести хозяйство. Младший сын мог быть женатым, иметь детей — и всё равно оставаться бесправным подчинённым отца.
Пока экономика была аграрной, альтернативы не было. Земля — в руках общины и старших поколений. Без их поддержки не выжить. Но индустриализация изменила расклад. Младшее поколение могло уйти в город, заработать там, получить независимость. И начало уходить массово.
К началу XX века этот процесс стал массовым. Деревня теряла молодёжь. Города росли за счёт крестьянской миграции.
Славянофильская реакция: когда элиты не понимают реальности
Процесс распада патриархальной семьи не остался незамеченным. Элиты отреагировали предсказуемо: обвинили во всём Запад и призвали вернуться к традициям.
Иван Киреевский (славянофил, середина XIX века) называл женскую эмансипацию «нравственным гниением высшего класса европейского общества, абсолютно чуждым русской традиции и культуре».
То есть снохачество, каторжный женский труд, полный контроль — это «русская культура». А право женщины выбирать мужа и контролировать свою жизнь — «западное гниение».
Лев Толстой (конец XIX века):
«Смотри на общество женщин как на необходимую неприятность жизни общественной и, сколько можно, удаляйся от них».
«Всё было бы хорошо, кабы только они (женщины) были на своем месте, т.е. смиренны».
«Мы увидим, что никакой надобности нет придумывать исход для отрожавшихся и не нашедших мужа женщин: на этих женщин без контор, кафедр и телеграфов всегда есть и было требование, превышающее предложение. Повивальные бабки, няньки, экономки, распутные женщины».
Женщина, которая хочет работать, учиться, делать карьеру — это угроза. Её место — повивальная бабка, нянька или проститутка.
Аналогично про Европу. Киреевский и Толстой предрекали, что Франция, Германия и США загниют и рухнут из-за эмансипации женщин и ослабления патриархата.
Что произошло на самом деле? Европа и США продолжили развиваться. Продолжительность жизни росла. Экономика росла. Образование росло. Права женщин расширялись.
А Россия, цеплявшаяся за патриархальную общинность, оставалась аграрной, бедной, с чудовищной смертностью и низким уровнем жизни. К 1917 году противоречия достигли критической массы. Случилась революция.
Демографические сдвиги: начало перехода
Пореформенный период — это начало демографического перехода в России. Смертность начала падать. Не резко, но заметно. Развитие медицины, улучшение гигиены, рост уровня жизни в городах. Из 100 родившихся доживать до взрослого возраста стало больше.
Рождаемость начала снижаться. Медленно, с запозданием относительно Европы, но тренд пошёл. Женщины, получившие доступ к городскому рынку труда, начали откладывать браки и рожать меньше детей.
Средний размер семьи стал сокращаться. Широкие семьи распадались. Малые семьи становились нормой в городах.
Возраст вступления в брак начал расти. В городах женщины стали выходить замуж позже, чем в деревнях. Не в 14-16 лет, а в 18-20 и позже.
Это классический демографический переход, который прошли все индустриализирующиеся страны. Россия вступила в него с опозданием, но логика была та же.
Критическая разница: в Европе этот процесс занял 100-150 лет. Постепенная эволюция. Общество успевало адаптироваться. В России — форсированный переход за 50-60 лет (с 1861 по 1917). Резкий слом одной модели без успешного закрепления новой. Это создало напряжение, которое стало одной из причин революции.
Контрацептивная культура как отложенная революция
На Западе контрацептивная культура начала формироваться с середины XIX века. Не сразу, через общественные дискуссии, споры, постепенную адаптацию. Преимущество эволюционного пути: общество успевает осознать, зачем нужна контрацепция, какие у неё преимущества, как её использовать ответственно.
В России — строгий запрет. Церковь, государство, община — все против. Контрацепция = грех, разврат, западное разложение.
Результат: высокая рождаемость сохранялась дольше, чем было экономически целесообразно. Женщины продолжали рожать 7-9 детей даже тогда, когда содержать их стало невозможно.
Отсутствие контрацептивной культуры — это одна из причин, почему переход от патриархальной модели к нуклеарной был таким болезненным. Вместо постепенного снижения рождаемости в ответ на экономические изменения — резкий обрыв уже в советский период.
Нуклеарная семья: первые ростки
К началу XX века в городах начала формироваться новая модель — нуклеарная семья. Муж + жена + дети. Обособленная от старших поколений. Живущая в отдельном жилье. С собственным бюджетом. С возможностью принимать решения самостоятельно.
Это принципиально другая конструкция. Не производственная единица, а эмоциональный и экономический союз двух людей.
Ключевые отличия от патриархальной модели:
Индивидуальный выбор партнёра. Не родители решают, а сами супруги. Брак основан на влюбленности, привязанности, личных предпочтениях.
Суверенность. Семья живёт по своим правилам. Старшие поколения могут влиять, но не контролировать.
Интимизация отношений. Секс перестаёт быть исключительно про зачатие. Появляется гедонистическая составляющая — удовольствие, близость, эмоциональная связь.
Новые роли. Муж — добытчик, работающий вне семьи за зарплату. Жена — хозяйка, но с возможностью тоже работать. Дети — объект вложений, а не рабочая сила.
Это иная модель. Она даёт больше свободы, больше возможностей для развития личности, лучшие условия для воспитания детей.
Но у неё есть и свои проблемы. Нуклеарная семья менее устойчива к экономическим шокам. Нет подушки безопасности в виде широкой родни. Если муж потерял работу — семья в кризисе. Если жена заболела — некому помочь с детьми.
Эти проблемы проявятся в полной мере позже, в советский период. Но уже в начале XX века стало ясно: переход к новой модели неизбежен, но он требует новых институтов поддержки.
Революция как результат незавершённого перехода
К 1917 году Россия находилась в состоянии незавершённого демографического и социального перехода. Старая модель умерла. Патриархальная широкая семья больше не работала. Молодёжь уходила в города. Женщины требовали прав. Община разваливалась.
Новая модель не укрепилась. Нуклеарная семья только формировалась. Институтов поддержки не было. Экономика не успела перестроиться. Культурные установки остались патриархальными.
Общество застряло между двумя моделями. Ни туда, ни сюда. Напряжение росло.
Революция разрешила это напряжение радикально: снесла обе модели и попыталась построить третью — советскую. Но об этом в следующий раз.
Выводы для демографической политики
Первое. Экономика определяет структуру семьи. Патриархальная модель умерла не из-за идеологии или морального разложения, а потому что индустриализация лишила её экономического базиса. Попытки вернуть патриархат без возврата к аграрной экономике бессмысленны.
Второе. Женщины — ключевые агенты демографических изменений. Они первыми реагируют на новые возможности и первыми требуют перемен. Любая демографическая политика, игнорирующая интересы женщин, обречена на провал.
Третье. Форсированные переходы опасны. Европа прошла демографический переход за 100-150 лет. Россия пыталась уложиться в 50. Результат — революция и насильственная перестройка. Современные попытки форсировать возврат к «традициям» могут привести к аналогичным последствиям.
Четвёртое. Контрацептивная культура — необходимое условие демографической стабильности. Запреты не работают. Работает образование, доступность средств, культурная адаптация. Отложенная контрацептивная революция в России — одна из причин нынешнего кризиса.
Пятое. Нуклеарная семья требует институциональной поддержки. Она менее устойчива, чем патриархальная, но более эффективна для современной экономики. Чтобы она работала, нужны ясли, садики, система здравоохранения, социальное жильё, гибкий рынок труда. Без этого нуклеарная модель превращается в ловушку бедности.
Следующая часть цикла: Ранний СССР — как большевики пытались уничтожить семью, почему отступили и что построили вместо неё.
III — От крестьянской реформы до революции
(1) #демография
1861 год — отмена крепостного права. Формально — освобождение крестьян. Фактически — запуск процесса, который за полвека полностью разрушит традиционную семейную структуру.
Патриархальная модель, просуществовавшая столетия, рухнула не из-за моральной деградации или западного влияния. Её убили экономические факторы: индустриализация, урбанизация, появление рынка труда и трудовой мобильности.
К началу XX века широкая крестьянская семья находилась в глубоком кризисе. Малая семья (муж + жена + дети) начала отделяться и требовать суверенности. Женщины и младшие поколения бунтовали против патриархального контроля.
Этот период критически важен для понимания современных демографических процессов, потому что именно тогда сформировалось фундаментальное противоречие, с которым мы живём до сих пор: конфликт между запросом на индивидуальный выбор и культурной инерцией патриархальных установок.
Экономический базис: почему традиция перестала работать
Патриархальная семья была эффективна в условиях натурального хозяйства. Семья производила всё сама, жила на то, что произвела. Широкая структура обеспечивала взаимозаменяемость и устойчивость к рискам.
Пореформенная Россия — это начало индустриального переворота. Медленного, противоречивого, но необратимого.
Ключевые процессы:
Развитие промышленности и торговли. Появляются фабрики, заводы, железные дороги. Формируется рынок наёмного труда. Крестьянин может уйти в город и работать за зарплату.
Рост городов. Урбанизация ускоряется. С 1861 по 1914 год городское население увеличивается в 3-4 раза. Города становятся центрами притяжения для тех, кто хочет вырваться из деревенской зависимости.
Трудовая миграция. Сначала сезонная — мужчины уходят на заработки в город, возвращаются в деревню. Потом постоянная — малые семьи переезжают насовсем.
Частная собственность и товарно-денежные отношения. Земля перестаёт быть исключительно общинной. Появляется возможность купить, продать, накопить капитал. Возникает имущественное расслоение.
Всё это означает одно: массовая крестьянская малая семья получает экономическую альтернативу. Раньше выжить вне широкой общинной структуры было невозможно. Теперь — возможно. Муж и жена могут работать на фабрике, снимать жильё в городе, содержать себя и детей без помощи родителей и общины.
И как только эта возможность появилась — недостатки патриархальной модели стали перевешивать преимущества. О чем я говорил прежде.
Бабий бунт: женщины как драйверы перемен
Женщины первыми ощутили новые возможности. И первыми начали разрушать традиционную структуру. Почему именно женщины? Потому что в патриархальной семье они были наиболее угнетаемым классом.
Глеб Успенский (конец XIX века): «Женский труд в крестьянской семье и хозяйстве ужасен, поистине ужасен. Глубокого уважения достойна всякая крестьянская женщина, потому что эпитет «мученица», право, не преувеличение почти ко всякой крестьянской женщине».
Каторжный труд в поле и по хозяйству. Бесправие — зависимость от мужа, свёкра, свекрови. Сексуальная эксплуатация (+снохачество). Ранние браки по решению родителей. Непрерывные роды. Высокая смертность при родах.
Когда появилась возможность работать на фабрике и получать собственный заработок — женщины начали уходить из деревень. Сначала в качестве сезонных работниц. Потом — навсегда.
Работа на фабрике тоже была тяжёлой. Но она давала то, чего не было в деревне: экономическую независимость.
С собственным заработком женщина могла:
— Содержать себя без мужа
— Откладывать брак на более поздний возраст
— Выбирать партнёра по собственному желанию, а не по решению родителей
— Уйти от мужа, если он пьёт или бьёт
Это не означало лёгкую жизнь. Но это означало выбор. А выбор это и есть суверенность.
Поколенческий бунт: младшие против старших
Второй очаг сопротивления патриархату — младшие поколения. В традиционной семье младшие члены находились в полной зависимости от старших. Родители решали всё: кого взять в жёны, какую профессию осваивать, когда жениться, как вести хозяйство. Младший сын мог быть женатым, иметь детей — и всё равно оставаться бесправным подчинённым отца.
Пока экономика была аграрной, альтернативы не было. Земля — в руках общины и старших поколений. Без их поддержки не выжить. Но индустриализация изменила расклад. Младшее поколение могло уйти в город, заработать там, получить независимость. И начало уходить массово.
К началу XX века этот процесс стал массовым. Деревня теряла молодёжь. Города росли за счёт крестьянской миграции.
Славянофильская реакция: когда элиты не понимают реальности
Процесс распада патриархальной семьи не остался незамеченным. Элиты отреагировали предсказуемо: обвинили во всём Запад и призвали вернуться к традициям.
Иван Киреевский (славянофил, середина XIX века) называл женскую эмансипацию «нравственным гниением высшего класса европейского общества, абсолютно чуждым русской традиции и культуре».
То есть снохачество, каторжный женский труд, полный контроль — это «русская культура». А право женщины выбирать мужа и контролировать свою жизнь — «западное гниение».
Лев Толстой (конец XIX века):
«Смотри на общество женщин как на необходимую неприятность жизни общественной и, сколько можно, удаляйся от них».
«Всё было бы хорошо, кабы только они (женщины) были на своем месте, т.е. смиренны».
«Мы увидим, что никакой надобности нет придумывать исход для отрожавшихся и не нашедших мужа женщин: на этих женщин без контор, кафедр и телеграфов всегда есть и было требование, превышающее предложение. Повивальные бабки, няньки, экономки, распутные женщины».
Женщина, которая хочет работать, учиться, делать карьеру — это угроза. Её место — повивальная бабка, нянька или проститутка.
Аналогично про Европу. Киреевский и Толстой предрекали, что Франция, Германия и США загниют и рухнут из-за эмансипации женщин и ослабления патриархата.
Что произошло на самом деле? Европа и США продолжили развиваться. Продолжительность жизни росла. Экономика росла. Образование росло. Права женщин расширялись.
А Россия, цеплявшаяся за патриархальную общинность, оставалась аграрной, бедной, с чудовищной смертностью и низким уровнем жизни. К 1917 году противоречия достигли критической массы. Случилась революция.
Демографические сдвиги: начало перехода
Пореформенный период — это начало демографического перехода в России. Смертность начала падать. Не резко, но заметно. Развитие медицины, улучшение гигиены, рост уровня жизни в городах. Из 100 родившихся доживать до взрослого возраста стало больше.
Рождаемость начала снижаться. Медленно, с запозданием относительно Европы, но тренд пошёл. Женщины, получившие доступ к городскому рынку труда, начали откладывать браки и рожать меньше детей.
Средний размер семьи стал сокращаться. Широкие семьи распадались. Малые семьи становились нормой в городах.
Возраст вступления в брак начал расти. В городах женщины стали выходить замуж позже, чем в деревнях. Не в 14-16 лет, а в 18-20 и позже.
Это классический демографический переход, который прошли все индустриализирующиеся страны. Россия вступила в него с опозданием, но логика была та же.
Критическая разница: в Европе этот процесс занял 100-150 лет. Постепенная эволюция. Общество успевало адаптироваться. В России — форсированный переход за 50-60 лет (с 1861 по 1917). Резкий слом одной модели без успешного закрепления новой. Это создало напряжение, которое стало одной из причин революции.
Контрацептивная культура как отложенная революция
На Западе контрацептивная культура начала формироваться с середины XIX века. Не сразу, через общественные дискуссии, споры, постепенную адаптацию. Преимущество эволюционного пути: общество успевает осознать, зачем нужна контрацепция, какие у неё преимущества, как её использовать ответственно.
В России — строгий запрет. Церковь, государство, община — все против. Контрацепция = грех, разврат, западное разложение.
Результат: высокая рождаемость сохранялась дольше, чем было экономически целесообразно. Женщины продолжали рожать 7-9 детей даже тогда, когда содержать их стало невозможно.
Отсутствие контрацептивной культуры — это одна из причин, почему переход от патриархальной модели к нуклеарной был таким болезненным. Вместо постепенного снижения рождаемости в ответ на экономические изменения — резкий обрыв уже в советский период.
Нуклеарная семья: первые ростки
К началу XX века в городах начала формироваться новая модель — нуклеарная семья. Муж + жена + дети. Обособленная от старших поколений. Живущая в отдельном жилье. С собственным бюджетом. С возможностью принимать решения самостоятельно.
Это принципиально другая конструкция. Не производственная единица, а эмоциональный и экономический союз двух людей.
Ключевые отличия от патриархальной модели:
Индивидуальный выбор партнёра. Не родители решают, а сами супруги. Брак основан на влюбленности, привязанности, личных предпочтениях.
Суверенность. Семья живёт по своим правилам. Старшие поколения могут влиять, но не контролировать.
Интимизация отношений. Секс перестаёт быть исключительно про зачатие. Появляется гедонистическая составляющая — удовольствие, близость, эмоциональная связь.
Новые роли. Муж — добытчик, работающий вне семьи за зарплату. Жена — хозяйка, но с возможностью тоже работать. Дети — объект вложений, а не рабочая сила.
Это иная модель. Она даёт больше свободы, больше возможностей для развития личности, лучшие условия для воспитания детей.
Но у неё есть и свои проблемы. Нуклеарная семья менее устойчива к экономическим шокам. Нет подушки безопасности в виде широкой родни. Если муж потерял работу — семья в кризисе. Если жена заболела — некому помочь с детьми.
Эти проблемы проявятся в полной мере позже, в советский период. Но уже в начале XX века стало ясно: переход к новой модели неизбежен, но он требует новых институтов поддержки.
Революция как результат незавершённого перехода
К 1917 году Россия находилась в состоянии незавершённого демографического и социального перехода. Старая модель умерла. Патриархальная широкая семья больше не работала. Молодёжь уходила в города. Женщины требовали прав. Община разваливалась.
Новая модель не укрепилась. Нуклеарная семья только формировалась. Институтов поддержки не было. Экономика не успела перестроиться. Культурные установки остались патриархальными.
Общество застряло между двумя моделями. Ни туда, ни сюда. Напряжение росло.
Революция разрешила это напряжение радикально: снесла обе модели и попыталась построить третью — советскую. Но об этом в следующий раз.
Выводы для демографической политики
Первое. Экономика определяет структуру семьи. Патриархальная модель умерла не из-за идеологии или морального разложения, а потому что индустриализация лишила её экономического базиса. Попытки вернуть патриархат без возврата к аграрной экономике бессмысленны.
Второе. Женщины — ключевые агенты демографических изменений. Они первыми реагируют на новые возможности и первыми требуют перемен. Любая демографическая политика, игнорирующая интересы женщин, обречена на провал.
Третье. Форсированные переходы опасны. Европа прошла демографический переход за 100-150 лет. Россия пыталась уложиться в 50. Результат — революция и насильственная перестройка. Современные попытки форсировать возврат к «традициям» могут привести к аналогичным последствиям.
Четвёртое. Контрацептивная культура — необходимое условие демографической стабильности. Запреты не работают. Работает образование, доступность средств, культурная адаптация. Отложенная контрацептивная революция в России — одна из причин нынешнего кризиса.
Пятое. Нуклеарная семья требует институциональной поддержки. Она менее устойчива, чем патриархальная, но более эффективна для современной экономики. Чтобы она работала, нужны ясли, садики, система здравоохранения, социальное жильё, гибкий рынок труда. Без этого нуклеарная модель превращается в ловушку бедности.
Следующая часть цикла: Ранний СССР — как большевики пытались уничтожить семью, почему отступили и что построили вместо неё.
Загрузка...
В Соцфонде России образуется дыра на 780 млрд рублей уже в 2025 году — прогноз Минфина. Больший дефицит был только один раз, в 2022 году. Собственных доходов фонда хватит лишь на 70% выплат пенсионерам. Пополнить ПФР должны были из федерального бюджета, но он оказался дефицитным. Ещё один дефицит ожидается в Фонде обязательного медицинского страхования. Власти обсуждают отмену льгот по страховым взносам для малого бизнеса и возможный сбор на ОМС с безработных, чтобы восполнить нехватку средств.
Слово 2025 года будет «дефицит».
На самом деле, серьезная проблема. Потому что «дефицит на развитие» — это одно. А вот «социальный дефицит», когда не хватает на базовую социальную инфраструктуру (пенсии, медицина, образование) — это другое. Это неприятно. И это не кризис одного фонда, а системный дисбаланс, накопленный за десятилетия.
Система, которая на бумаге выглядит как самодостаточная (через вливание из ФНБ), по факту существует по принципу пирамиды текущих платежей: работающие платят пенсионерам. Но число работающих сокращается, а расходы растут. Демография против экономики. Уравнение со всё меньшим количеством решений. Прошлые решения — заливать профицитом от нефтегазовых доходов — не работают (и не будут).
Нужно сокращать расходы и увеличивать доходы. Тут всё просто. Поэтому обсуждаемые меры понятны: отмена льгот по страховым взносам для малого бизнеса, введение сбора на ОМС с безработных. Повышение НДС и так далее. Это всё «устранить дыру».
Но это временные решения. Они не работают с причиной, а переносят нагрузку с одной группы на другую. Через цикл уже другая группа станет проблемной. Перенесем еще куда-то. Потом еще. И потом группы закончатся, а дефицит останется. Только вырастит судя по демографии ведь пенсионеров будет всё больше, а работающих…
Но стоп, паника. Возможные решения есть, но они требуют серьёзной политической воли.
Нам нужна ревизия всех льгот. Я буду настаивать, что льготы «для всех» — это необслуживаемая роскошь. Красивый жест тучных лет, но не дефицитного бюджета. Льготы нужно резать и делать адресными.
Дальше минимальный страховой взнос для самозанятых, коих уже больше 8 миллионов, и они практически не участвуют в формировании пенсионной системы. Это уже с 2026 надо начать.
Легализация «серых» доходов — это главное. Понятно, что для этого нам нужен «цифровой рубль» и без него средства «кнута и пряника» должны быть. Я бы начал с платформенного сбора для маркетплейсов и такси/доставка/фриланс с каждого чека, как кнут, а пряником соцвычет/кэшбек по годовому платежу+прозрачная система пенсионных балов.
По пенсионному возрасту- это отдельный большой разговор. Тут вилка. Или повышать, потому что ничего не помогло. Уже с 2030. Или обойтись пересмотром текущих выплат. Но уже сейчас нужно замораживать индексацию для «верхних 10%». Т.е. когорта с самой высокой пенсией может пережить два-три года без индексации. Это реальная экономия и разгрузка. Опыт заморозки можно будет переносить на отдельные когорты в будущем.
Без структурных изменений не обойтись. Латание дыр в ПФР — это теперь ежегодная практика. При этом основную нагрузку несут те, кто платит налоги и взносы в полном объёме. Это момент дезориентации социальной справедливости. С ним нужно сразу работать в открытую. Объяснять и ничего не скрывать. И естественно отказаться от концепций «к 2030 — взлетим». Сейчас три года дефицитный, а потом — золотые горы.
Нет. Нацпроект — сдержанное развитие. Вот, реальность. Нацпроект — стабилизации демографии. Роста уже не будет. Нацпроект — льготы только по острой необходимости. Общества всеобщего благосостояние — не будет.
Зато честно. Зато справедливо.
Слово 2025 года будет «дефицит».
На самом деле, серьезная проблема. Потому что «дефицит на развитие» — это одно. А вот «социальный дефицит», когда не хватает на базовую социальную инфраструктуру (пенсии, медицина, образование) — это другое. Это неприятно. И это не кризис одного фонда, а системный дисбаланс, накопленный за десятилетия.
Система, которая на бумаге выглядит как самодостаточная (через вливание из ФНБ), по факту существует по принципу пирамиды текущих платежей: работающие платят пенсионерам. Но число работающих сокращается, а расходы растут. Демография против экономики. Уравнение со всё меньшим количеством решений. Прошлые решения — заливать профицитом от нефтегазовых доходов — не работают (и не будут).
Нужно сокращать расходы и увеличивать доходы. Тут всё просто. Поэтому обсуждаемые меры понятны: отмена льгот по страховым взносам для малого бизнеса, введение сбора на ОМС с безработных. Повышение НДС и так далее. Это всё «устранить дыру».
Но это временные решения. Они не работают с причиной, а переносят нагрузку с одной группы на другую. Через цикл уже другая группа станет проблемной. Перенесем еще куда-то. Потом еще. И потом группы закончатся, а дефицит останется. Только вырастит судя по демографии ведь пенсионеров будет всё больше, а работающих…
Но стоп, паника. Возможные решения есть, но они требуют серьёзной политической воли.
Нам нужна ревизия всех льгот. Я буду настаивать, что льготы «для всех» — это необслуживаемая роскошь. Красивый жест тучных лет, но не дефицитного бюджета. Льготы нужно резать и делать адресными.
Дальше минимальный страховой взнос для самозанятых, коих уже больше 8 миллионов, и они практически не участвуют в формировании пенсионной системы. Это уже с 2026 надо начать.
Легализация «серых» доходов — это главное. Понятно, что для этого нам нужен «цифровой рубль» и без него средства «кнута и пряника» должны быть. Я бы начал с платформенного сбора для маркетплейсов и такси/доставка/фриланс с каждого чека, как кнут, а пряником соцвычет/кэшбек по годовому платежу+прозрачная система пенсионных балов.
По пенсионному возрасту- это отдельный большой разговор. Тут вилка. Или повышать, потому что ничего не помогло. Уже с 2030. Или обойтись пересмотром текущих выплат. Но уже сейчас нужно замораживать индексацию для «верхних 10%». Т.е. когорта с самой высокой пенсией может пережить два-три года без индексации. Это реальная экономия и разгрузка. Опыт заморозки можно будет переносить на отдельные когорты в будущем.
Без структурных изменений не обойтись. Латание дыр в ПФР — это теперь ежегодная практика. При этом основную нагрузку несут те, кто платит налоги и взносы в полном объёме. Это момент дезориентации социальной справедливости. С ним нужно сразу работать в открытую. Объяснять и ничего не скрывать. И естественно отказаться от концепций «к 2030 — взлетим». Сейчас три года дефицитный, а потом — золотые горы.
Нет. Нацпроект — сдержанное развитие. Вот, реальность. Нацпроект — стабилизации демографии. Роста уже не будет. Нацпроект — льготы только по острой необходимости. Общества всеобщего благосостояние — не будет.
Зато честно. Зато справедливо.
Загрузка...
Продолжаем цикл: Демография как национальная стратегия
II — Патриархальная семья: почему традиционная модель была эффективной и почему она мертва
(1) #демография
Когда речь заходит о «традиционных ценностях», обычно имеется в виду некий идеализированный образ: большая крепкая семья, много детей, чёткие роли, стабильность, преемственность поколений. Предполагается, что возврат к этой модели решит демографические проблемы.
Проблема в том, что реальная традиционная семья имела мало общего с этим образом. И главное — она была эффективна только в строго определённых экономических и социальных условиях, которых больше не существует.
Чтобы понять, почему попытки реанимировать патриархальную модель обречены на провал, необходимо разобраться, как она на самом деле работала.
Демографическая иллюзия: нас было много, но… ненадолго
Перепись 1897 года: почти 130 миллионов человек в Российской империи. Впечатляющая цифра — почти в два раза больше, чем в США (76 млн), и значительно больше, чем в Германии (60 млн).
Но абсолютные числа вводят в заблуждение.
Ключевые показатели:
— Из 100 родившихся мальчиков до года доживали 70, до 20 лет — 49, до 50 лет — 36.
— У девочек: 74 до года, 53 до 20 лет, 39 до 50 лет.
— Средняя продолжительность жизни: мужчины — 31 год, женщины — 33 года.
— Коэффициент младенческой смертности: 261 на 1000 (в США — 124).
То есть 130 миллионов на бумаге — это по возрастной структуре огромная доля детей и подростков, половина из которых не доживёт до взрослого возраста. Взрослого работоспособного населения было значительно меньше, чем кажется по общей численности.
Высокая рождаемость как компенсаторный механизм
На одну женщину в конце XIX века приходилось более 7 рождений. Для женщин в браке — 9. Рождаемость — 50 на 1000 человек населения. Это не признак благополучия. Это вынужденная стратегия выживания в условиях чудовищной смертности.
Многорождаемость не приводила к многодетности. Из девятерых рождённых до совершеннолетия доживали трое-четверо. Семья рожала много не потому, что хотела большую семью, а потому, что иначе род просто прервётся.
Две причины вынужденной высокой рождаемости:
— Отсутствие контрацепции. Каждый половой акт нёс риск беременности. Контрацептивная культура начала формироваться на Западе с середины XIX века, у нас — значительно позже.
— Ранние браки. 14-18 лет. Это механизм контроля рождаемости, только наоборот: чем раньше вступить в брак, тем длиннее репродуктивный период.
Назвать такую рождаемость «эффективной» невозможно. Это была демографическая катастрофа, которую пытались компенсировать количеством попыток.
Семья как производственная единица
Патриархальная семья — это не про любовь, привязанность или воспитание. Это экономическая ячейка, микропредприятие по производству товаров и продовольствия.
Аграрное общество = натуральное хозяйство. Что семья произвела своими руками — на то и живёт. Отсюда вся структура семьи:
Единоначалие. Патриарх как директор производства. Абсолютная власть, жёсткий контроль всех процессов. Не из садизма (за что бывает критикуют патриархат), а из необходимости поддерживать эффективность в условиях постоянной борьбы за выживание.
Жёсткое распределение ролей. Каждый член семьи выполняет строго определённую функцию. Взаимозаменяемость важнее индивидуальности. Если кто-то заболел или умер — его роль должен занять другой без остановки производства.
Широкая структура (3+ поколения). Не из любви к бабушкам, а из экономической целесообразности. Большая семья устойчивее к рискам: овдовения, осиротения, инвалидности, болезней, войн, голода. Кто-то из 10-12 членов выживет и сможет прокормить остальных.
Устойчивость ролей и статусов. Никакие личные желания не влияют на распределение функций. Женщина — хозяйка и мать. Мужчина — работник в поле. Младший сын — подчинённый. И так до конца жизни. Стабильность важнее самореализации.
Цена выживания: отсутствие суверенности
Главный недостаток патриархальной модели — полная зависимость всех членов семьи от главы и от общины. + Экономическая зависимость. Ни землёй, ни хозяйством семья часто не владела. Община решала, кто что получает. Личного бюджета не существовало. + Социальная зависимость. Община контролировала браки, разделение имущества, разрешение конфликтов. Выйти за пределы общинного порядка означало маргинализацию. + Физическая зависимость. Полурабское положение женщин и младших членов семьи.
Дети как утилитарный ресурс
Современное представление о детстве это продукт XX века. В патриархальной семье ребёнок воспринимался как мелкая рабочая сила, которая, если доживёт, станет основной.
Никакого особого ухода, воспитания, родительской привязанности не было. Родился — подвесили люльку в углу избы, кто свободен — покачнёт. Есть молоко у матери — покормит. Нет — найдут кормилицу или обойдутся как-нибудь.
Лев Толстой, «Воскресение»:
«Незамужняя женщина рожала каждый год и, как это обычно делается по деревням, ребёнка крестили, и потом мать не кормила нежеланнō появившегося, не нужного и мешавшего работе ребёнка, и он скоро умирал от голода».
Вересаев, «Лизар» (врачебные записки, конец XIX века):
«Прежде, барин мой жалобный, лучше было. Жили смирно, бога помнили, а господь-батюшка заботился о людях, назначал всему меру. Война объявится, а либо голод, — и почистит народ. Бобушки придут, — что народу поклюют! Сокращал господь человека, жалел народ… Дай, господи, скотинку с приплодом, а деток с приморцем».
Это не жестокость. Это адаптация к реальности. С такой смертностью невозможно эмоционально привязываться к каждому ребёнку — это прямой путь к психологическому краху. Отстранение было механизмом психологической защиты.
Почему это работало
В условиях аграрной экономики и высокой смертности патриархальная семья была единственной жизнеспособной моделью.
Малая семья (муж + жена + дети) не выживала. Слишком высокие риски: болезнь, смерть кормильца, неурожай и всё — семья обречена. Только широкая структура с взаимозаменяемостью обеспечивала устойчивость.
Индивидуализм был роскошью, которую нельзя было себе позволить. Выбор партнёра по любви? А если он умрёт через год? Отказ от работы в поле ради воспитания ребёнка? А кто тогда будет кормить семью?
Жёсткость конструкции была оборотной стороной эффективности. Да, это было тяжело. Да, это ограничивало свободу. Но это позволяло выживать.
Сословная структура: Россия — страна крестьян
Важный момент: мы говорим о крестьянстве не из академического интереса, а потому что это и есть Россия. Наша настоящая традиция — крестьянская.
Перепись 1897 года:
— Дворяне — около 1%
— Купцы — 0,6%
— Мещане (городские обыватели) — 10,6%
— Крестьяне — 84,1% (в Европейской России).
Из 1000 человек — 841 крестьянин. Дворянская, купеческая, интеллигентская культура — это тонкая плёнка на поверхности. Фундамент — патриархальная крестьянская община.
Мы в третьем-четвёртом поколении — выходцы из деревень. Наши бабушки и прабабушки выросли в этих самых широких семьях по 10-12 человек. Эта надстройка до сих пор в нас. Представления о «правильной» семье, о ролях мужчины и женщины, о долге перед родителями — это оттуда.
Игнорировать это — значит не понимать, откуда берутся наши культурные установки и почему они входят в противоречие с современной реальностью.
Так почему эта модель умерла
Патриархальная семья была эффективна до тех пор, пока сохранялись условия, её породившие: аграрная экономика, натуральное хозяйство, высокая смертность, отсутствие медицины и контрацепции. Как только эти условия изменились — модель перестала работать.
Индустриализация дала малой семье возможность экономической независимости. Работа на заводе за зарплату означала, что не нужно жить в общине, чтобы выжить.
Урбанизация разрушила общинные структуры. В городе нет патриархальной надстройки, нет контроля старших поколений, нет земли и натурального хозяйства.
Развитие медицины снизило смертность. Больше не нужно рожать девятерых, чтобы трое выжили. Достаточно двух-трёх.
Появление контрацепции дало контроль над рождаемостью. Секс перестал автоматически означать беременность.
Рост образования и рынка труда открыл женщинам и младшим поколениям альтернативы. Зачем терпеть зависимость, если можно уйти в город, получить профессию, содержать себя?
Недостатки патриархальной модели — отсутствие свободы, контроль, зависимость — начали перевешивать преимущества. Широкая семья начала распадаться. Этот процесс был необратим.
Выводы для демографической политики
Первое. Патриархальная модель неприменима в постиндустриальном обществе. Попытки её реанимировать — это не возвращение к традициям, а регресс в доиндустриальное состояние. Невозможно иметь современную экономику, высокий уровень образования, массовую урбанизацию и при этом патриархальную семью. Эти вещи несовместимы.
Второе. Высокая рождаемость в традиционных обществах была вынужденной, а не добровольной. Она не может служить образцом, потому что компенсировала высокую смертность. С падением смертности такая рождаемость становится избыточной и неэффективной.
Третье. Жёсткие гендерные роли и контроль были производными от экономической структуры, а не от «традиционных ценностей». Когда экономика изменилась, эти роли утратили функциональность. Попытки искусственно их поддерживать создают конфликт между культурными установками и экономической реальностью.
Четвёртое. Устойчивость патриархальной семьи держалась на отсутствии альтернатив. Как только альтернативы появились — модель рухнула. Это означает, что люди терпели не потому, что им нравилось, а потому, что иначе было не выжить.
Пятое. Крестьянская надстройка — это наш культурный фундамент. Её влияние ощущается до сих пор в виде стереотипов и ожиданий. Но опираться на неё в построении современной демографической политики — ошибка. Нужно понимать, откуда эти установки взялись, чтобы осознанно точечно от них отказываться там, где они не работают.
В следующей части цикла: От крестьянской реформы 1861 до революции 1917 — как индустриализация разрушила традиционную семью и почему этот процесс был неизбежен.
II — Патриархальная семья: почему традиционная модель была эффективной и почему она мертва
(1) #демография
Когда речь заходит о «традиционных ценностях», обычно имеется в виду некий идеализированный образ: большая крепкая семья, много детей, чёткие роли, стабильность, преемственность поколений. Предполагается, что возврат к этой модели решит демографические проблемы.
Проблема в том, что реальная традиционная семья имела мало общего с этим образом. И главное — она была эффективна только в строго определённых экономических и социальных условиях, которых больше не существует.
Чтобы понять, почему попытки реанимировать патриархальную модель обречены на провал, необходимо разобраться, как она на самом деле работала.
Демографическая иллюзия: нас было много, но… ненадолго
Перепись 1897 года: почти 130 миллионов человек в Российской империи. Впечатляющая цифра — почти в два раза больше, чем в США (76 млн), и значительно больше, чем в Германии (60 млн).
Но абсолютные числа вводят в заблуждение.
Ключевые показатели:
— Из 100 родившихся мальчиков до года доживали 70, до 20 лет — 49, до 50 лет — 36.
— У девочек: 74 до года, 53 до 20 лет, 39 до 50 лет.
— Средняя продолжительность жизни: мужчины — 31 год, женщины — 33 года.
— Коэффициент младенческой смертности: 261 на 1000 (в США — 124).
То есть 130 миллионов на бумаге — это по возрастной структуре огромная доля детей и подростков, половина из которых не доживёт до взрослого возраста. Взрослого работоспособного населения было значительно меньше, чем кажется по общей численности.
Высокая рождаемость как компенсаторный механизм
На одну женщину в конце XIX века приходилось более 7 рождений. Для женщин в браке — 9. Рождаемость — 50 на 1000 человек населения. Это не признак благополучия. Это вынужденная стратегия выживания в условиях чудовищной смертности.
Многорождаемость не приводила к многодетности. Из девятерых рождённых до совершеннолетия доживали трое-четверо. Семья рожала много не потому, что хотела большую семью, а потому, что иначе род просто прервётся.
Две причины вынужденной высокой рождаемости:
— Отсутствие контрацепции. Каждый половой акт нёс риск беременности. Контрацептивная культура начала формироваться на Западе с середины XIX века, у нас — значительно позже.
— Ранние браки. 14-18 лет. Это механизм контроля рождаемости, только наоборот: чем раньше вступить в брак, тем длиннее репродуктивный период.
Назвать такую рождаемость «эффективной» невозможно. Это была демографическая катастрофа, которую пытались компенсировать количеством попыток.
Семья как производственная единица
Патриархальная семья — это не про любовь, привязанность или воспитание. Это экономическая ячейка, микропредприятие по производству товаров и продовольствия.
Аграрное общество = натуральное хозяйство. Что семья произвела своими руками — на то и живёт. Отсюда вся структура семьи:
Единоначалие. Патриарх как директор производства. Абсолютная власть, жёсткий контроль всех процессов. Не из садизма (за что бывает критикуют патриархат), а из необходимости поддерживать эффективность в условиях постоянной борьбы за выживание.
Жёсткое распределение ролей. Каждый член семьи выполняет строго определённую функцию. Взаимозаменяемость важнее индивидуальности. Если кто-то заболел или умер — его роль должен занять другой без остановки производства.
Широкая структура (3+ поколения). Не из любви к бабушкам, а из экономической целесообразности. Большая семья устойчивее к рискам: овдовения, осиротения, инвалидности, болезней, войн, голода. Кто-то из 10-12 членов выживет и сможет прокормить остальных.
Устойчивость ролей и статусов. Никакие личные желания не влияют на распределение функций. Женщина — хозяйка и мать. Мужчина — работник в поле. Младший сын — подчинённый. И так до конца жизни. Стабильность важнее самореализации.
Цена выживания: отсутствие суверенности
Главный недостаток патриархальной модели — полная зависимость всех членов семьи от главы и от общины. + Экономическая зависимость. Ни землёй, ни хозяйством семья часто не владела. Община решала, кто что получает. Личного бюджета не существовало. + Социальная зависимость. Община контролировала браки, разделение имущества, разрешение конфликтов. Выйти за пределы общинного порядка означало маргинализацию. + Физическая зависимость. Полурабское положение женщин и младших членов семьи.
Дети как утилитарный ресурс
Современное представление о детстве это продукт XX века. В патриархальной семье ребёнок воспринимался как мелкая рабочая сила, которая, если доживёт, станет основной.
Никакого особого ухода, воспитания, родительской привязанности не было. Родился — подвесили люльку в углу избы, кто свободен — покачнёт. Есть молоко у матери — покормит. Нет — найдут кормилицу или обойдутся как-нибудь.
Лев Толстой, «Воскресение»:
«Незамужняя женщина рожала каждый год и, как это обычно делается по деревням, ребёнка крестили, и потом мать не кормила нежеланнō появившегося, не нужного и мешавшего работе ребёнка, и он скоро умирал от голода».
Вересаев, «Лизар» (врачебные записки, конец XIX века):
«Прежде, барин мой жалобный, лучше было. Жили смирно, бога помнили, а господь-батюшка заботился о людях, назначал всему меру. Война объявится, а либо голод, — и почистит народ. Бобушки придут, — что народу поклюют! Сокращал господь человека, жалел народ… Дай, господи, скотинку с приплодом, а деток с приморцем».
Это не жестокость. Это адаптация к реальности. С такой смертностью невозможно эмоционально привязываться к каждому ребёнку — это прямой путь к психологическому краху. Отстранение было механизмом психологической защиты.
Почему это работало
В условиях аграрной экономики и высокой смертности патриархальная семья была единственной жизнеспособной моделью.
Малая семья (муж + жена + дети) не выживала. Слишком высокие риски: болезнь, смерть кормильца, неурожай и всё — семья обречена. Только широкая структура с взаимозаменяемостью обеспечивала устойчивость.
Индивидуализм был роскошью, которую нельзя было себе позволить. Выбор партнёра по любви? А если он умрёт через год? Отказ от работы в поле ради воспитания ребёнка? А кто тогда будет кормить семью?
Жёсткость конструкции была оборотной стороной эффективности. Да, это было тяжело. Да, это ограничивало свободу. Но это позволяло выживать.
Сословная структура: Россия — страна крестьян
Важный момент: мы говорим о крестьянстве не из академического интереса, а потому что это и есть Россия. Наша настоящая традиция — крестьянская.
Перепись 1897 года:
— Дворяне — около 1%
— Купцы — 0,6%
— Мещане (городские обыватели) — 10,6%
— Крестьяне — 84,1% (в Европейской России).
Из 1000 человек — 841 крестьянин. Дворянская, купеческая, интеллигентская культура — это тонкая плёнка на поверхности. Фундамент — патриархальная крестьянская община.
Мы в третьем-четвёртом поколении — выходцы из деревень. Наши бабушки и прабабушки выросли в этих самых широких семьях по 10-12 человек. Эта надстройка до сих пор в нас. Представления о «правильной» семье, о ролях мужчины и женщины, о долге перед родителями — это оттуда.
Игнорировать это — значит не понимать, откуда берутся наши культурные установки и почему они входят в противоречие с современной реальностью.
Так почему эта модель умерла
Патриархальная семья была эффективна до тех пор, пока сохранялись условия, её породившие: аграрная экономика, натуральное хозяйство, высокая смертность, отсутствие медицины и контрацепции. Как только эти условия изменились — модель перестала работать.
Индустриализация дала малой семье возможность экономической независимости. Работа на заводе за зарплату означала, что не нужно жить в общине, чтобы выжить.
Урбанизация разрушила общинные структуры. В городе нет патриархальной надстройки, нет контроля старших поколений, нет земли и натурального хозяйства.
Развитие медицины снизило смертность. Больше не нужно рожать девятерых, чтобы трое выжили. Достаточно двух-трёх.
Появление контрацепции дало контроль над рождаемостью. Секс перестал автоматически означать беременность.
Рост образования и рынка труда открыл женщинам и младшим поколениям альтернативы. Зачем терпеть зависимость, если можно уйти в город, получить профессию, содержать себя?
Недостатки патриархальной модели — отсутствие свободы, контроль, зависимость — начали перевешивать преимущества. Широкая семья начала распадаться. Этот процесс был необратим.
Выводы для демографической политики
Первое. Патриархальная модель неприменима в постиндустриальном обществе. Попытки её реанимировать — это не возвращение к традициям, а регресс в доиндустриальное состояние. Невозможно иметь современную экономику, высокий уровень образования, массовую урбанизацию и при этом патриархальную семью. Эти вещи несовместимы.
Второе. Высокая рождаемость в традиционных обществах была вынужденной, а не добровольной. Она не может служить образцом, потому что компенсировала высокую смертность. С падением смертности такая рождаемость становится избыточной и неэффективной.
Третье. Жёсткие гендерные роли и контроль были производными от экономической структуры, а не от «традиционных ценностей». Когда экономика изменилась, эти роли утратили функциональность. Попытки искусственно их поддерживать создают конфликт между культурными установками и экономической реальностью.
Четвёртое. Устойчивость патриархальной семьи держалась на отсутствии альтернатив. Как только альтернативы появились — модель рухнула. Это означает, что люди терпели не потому, что им нравилось, а потому, что иначе было не выжить.
Пятое. Крестьянская надстройка — это наш культурный фундамент. Её влияние ощущается до сих пор в виде стереотипов и ожиданий. Но опираться на неё в построении современной демографической политики — ошибка. Нужно понимать, откуда эти установки взялись, чтобы осознанно точечно от них отказываться там, где они не работают.
В следующей части цикла: От крестьянской реформы 1861 до революции 1917 — как индустриализация разрушила традиционную семью и почему этот процесс был неизбежен.
Загрузка...
Сегодня начинаю новый цикл: Демография как национальная стратегия
I — Почему без понимания прошлого нет решений для будущего
#демография
Суммарный коэффициент рождаемости в России — 1,4. Для простого воспроизводства населения нужно 2,1. Каждое новое поколение на треть меньше предыдущего. Семь из десяти браков заканчиваются разводом. К 2030 году в трудоспособный возраст войдёт малочисленное поколение 1990-х, что создаст критическую нагрузку на пенсионную систему и экономику.
Это не прогноз — это реальность. Демографический кризис перестал быть абстрактной угрозой. Он здесь с нами. И решения, которые мы принимаем сегодня, определят, какой будет Россия через 20-30 лет.
Ловушка упрощённых решений
Текущая дискуссия о демографии застряла между двумя непродуктивными полюсами.
С одной стороны, алармизм. «Вымирание нации», «конец России», «демографическая катастрофа». Паника, которая не предлагает решений, а только усиливает ощущение безнадёжности.
С другой, призывы «вернуться к традиционным ценностям». Но какие именно традиции имеются в виду?
Россия конца XIX века? Там на одну женщину приходилось 7+ рождений, но из 100 родившихся мальчиков лишь 49 доживали до 20 лет. Высокая рождаемость компенсировала чудовищную смертность — это не модель для воспроизведения, а историческая катастрофа.
Или советская модель? Там демография держалась на запретах: аборты под запретом, развестись практически невозможно, без брака не дают жильё и работу. Как только в 1990-е контроль ослаб, рождаемость рухнула мгновенно.
Упрощённые решения не работают, потому что демография — не про идеологию и не про традиции. Демография — это производная от экономической структуры, социальных институтов, технологического развития и культурных установок.
Россия не уникальна — но наш путь особенный
Все развитые страны проходят через демографический переход: от модели «высокая рождаемость + высокая смертность» к модели «низкая рождаемость + низкая смертность».
Германия, Италия, Япония, Южная Корея, Китай, Индия — везде коэффициент рождаемости подошел или подойдет к 1,2-1,5. Везде браки позже, разводов больше, детей меньше. Это базовый результат индустриализации, урбанизации, роста образования и включения женщин в рынок труда.
Но российская траектория имеет критическую специфику: мы прошли через несколько форсированных трансформаций за короткий период, не успев закрепить устойчивую модель.
От крестьянской патриархальной семьи мы перешли к советской неопатриархальной за 20-30 лет (в Европе этот процесс занял столетие). Затем за одно десятилетие — от советской к постиндустриальной. Каждый переход сопровождался кризисом, разрывом преемственности, утратой работающих механизмов без создания новых.
Результат — три несовместимых культурных надстройки существуют одновременно:
1. Патриархальная (жёсткие гендерные роли, ранние браки, много детей, женщина-хозяйка);
2. Советская (госконтроль, моральный надзор, материнство как долг);
3. Постиндустриальная (личный выбор, карьера, отложенное родительство, разнообразие форм семьи).
Современный человек находится под давлением всех трёх установок одновременно. От старших поколений требуют одно, от государства — другое, от рынка труда — третье. Как следствие: внутренний конфликт, откладывание решений, отказ от деторождения.
Почему необходим исторический анализ
Невозможно разработать эффективную демографическую политику, не понимая механику процессов, которые привели нас в текущую точку.
Каждая историческая модель семьи была ответом на конкретные экономические и социальные условия. Когда условия менялись — модель переставала работать. Попытки механически перенести решения из прошлого в настоящее обречены на провал.
Системный подход требует анализа ключевых периодов:
До крестьянской реформы (до 1861) — патриархальная широкая семья как производственная единица в аграрной экономике. Высокая рождаемость как компенсация высокой смертности.
От реформ до революции (1861-1917) — индустриализация разрушает экономический базис традиционной семьи. Малая семья получает возможность независимости. Женщины и младшие поколения начинают требовать прав.
Ранний СССР (1917-1941) — попытка радикальной перестройки семьи, затем откат к неопатриархату. Формирование модели «семья для государства» с тотальным контролем через запреты и общественный надзор.
Война и послевоенный период (1941-1960) — демографическая яма, максимальная стимуляция рождаемости. Массовое включение женщин в производство при сохранении традиционных требований к материнству.
Поздний СССР (1960-1991) — рост образования и экономической активности женщин. Увеличение стоимости воспитания ребёнка. Возникновение запроса на суверенность семьи при сохранении государственного контроля. Начало структурного кризиса советской модели.
Девяностые — свобода плюс экономический коллапс. Рождаемость рухнула не из-за либерализации, а из-за отсутствия экономической базы для семьи.
Нулевые и экономический рост — временная стабилизация за счёт роста ВВП и общего улучшения уровня жизни. Но структурные противоречия не решены.
Замедление роста и текущий период — возвращение демографического кризиса. Вступление в репродуктивный возраст малочисленного поколения 1990-х. Исчерпание экстенсивных механизмов стимулирования.
Что показывает анализ периодов
Три ключевых вывода:
Первое. Высокая рождаемость в традиционных обществах была вынужденной, а не добровольной. Она компенсировала высокую смертность и отсутствие других механизмов воспроизводства рабочей силы. С падением смертности и ростом стоимости воспитания ребёнка эта модель перестаёт работать.
Второе. Принуждение даёт краткосрочный эффект, но не создаёт устойчивой модели. Советская демографическая политика работала, пока действовали запреты. Как только контроль ослаб — рождаемость обрушилась. Это означает, что люди рожали не потому, что хотели, а потому, что не имели выбора.
Третье. Постиндустриальная экономика требует качественно иного подхода. Массовая многодетность несовместима с высокими вложениями в образование, здоровье и развитие каждого ребёнка. Страны с самым высоким уровнем жизни имеют низкую рождаемость, но при этом демографически устойчивы за счёт качества человеческого капитала.
Задача на будущее
Стабильная демография в XXI веке — это не возвращение к прошлому и не механическое копирование западных моделей. Это создание новой, адаптированной к российским условиям системы, которая учитывает:
• Постиндустриальный характер экономики и высокую стоимость воспитания
• Массовую образованность и экономическую активность женщин
• Урбанизацию и распад традиционных общинных структур
• Разнообразие жизненных стратегий и форм семьи
• Необходимость баланса между индивидуальным выбором и общественным интересом.
Следующие тексты цикла будут посвящены детальному анализу каждого периода с фокусом на практические выводы: какие механизмы работали, какие провалились, и что из исторического опыта применимо к современным вызовам.
Демография — это не вопрос идеологии. Это вопрос национальной стратегии, которая требует трезвого анализа, долгосрочного планирования и политической воли для реализации непопулярных, но необходимых решений.
I — Почему без понимания прошлого нет решений для будущего
#демография
Суммарный коэффициент рождаемости в России — 1,4. Для простого воспроизводства населения нужно 2,1. Каждое новое поколение на треть меньше предыдущего. Семь из десяти браков заканчиваются разводом. К 2030 году в трудоспособный возраст войдёт малочисленное поколение 1990-х, что создаст критическую нагрузку на пенсионную систему и экономику.
Это не прогноз — это реальность. Демографический кризис перестал быть абстрактной угрозой. Он здесь с нами. И решения, которые мы принимаем сегодня, определят, какой будет Россия через 20-30 лет.
Ловушка упрощённых решений
Текущая дискуссия о демографии застряла между двумя непродуктивными полюсами.
С одной стороны, алармизм. «Вымирание нации», «конец России», «демографическая катастрофа». Паника, которая не предлагает решений, а только усиливает ощущение безнадёжности.
С другой, призывы «вернуться к традиционным ценностям». Но какие именно традиции имеются в виду?
Россия конца XIX века? Там на одну женщину приходилось 7+ рождений, но из 100 родившихся мальчиков лишь 49 доживали до 20 лет. Высокая рождаемость компенсировала чудовищную смертность — это не модель для воспроизведения, а историческая катастрофа.
Или советская модель? Там демография держалась на запретах: аборты под запретом, развестись практически невозможно, без брака не дают жильё и работу. Как только в 1990-е контроль ослаб, рождаемость рухнула мгновенно.
Упрощённые решения не работают, потому что демография — не про идеологию и не про традиции. Демография — это производная от экономической структуры, социальных институтов, технологического развития и культурных установок.
Россия не уникальна — но наш путь особенный
Все развитые страны проходят через демографический переход: от модели «высокая рождаемость + высокая смертность» к модели «низкая рождаемость + низкая смертность».
Германия, Италия, Япония, Южная Корея, Китай, Индия — везде коэффициент рождаемости подошел или подойдет к 1,2-1,5. Везде браки позже, разводов больше, детей меньше. Это базовый результат индустриализации, урбанизации, роста образования и включения женщин в рынок труда.
Но российская траектория имеет критическую специфику: мы прошли через несколько форсированных трансформаций за короткий период, не успев закрепить устойчивую модель.
От крестьянской патриархальной семьи мы перешли к советской неопатриархальной за 20-30 лет (в Европе этот процесс занял столетие). Затем за одно десятилетие — от советской к постиндустриальной. Каждый переход сопровождался кризисом, разрывом преемственности, утратой работающих механизмов без создания новых.
Результат — три несовместимых культурных надстройки существуют одновременно:
1. Патриархальная (жёсткие гендерные роли, ранние браки, много детей, женщина-хозяйка);
2. Советская (госконтроль, моральный надзор, материнство как долг);
3. Постиндустриальная (личный выбор, карьера, отложенное родительство, разнообразие форм семьи).
Современный человек находится под давлением всех трёх установок одновременно. От старших поколений требуют одно, от государства — другое, от рынка труда — третье. Как следствие: внутренний конфликт, откладывание решений, отказ от деторождения.
Почему необходим исторический анализ
Невозможно разработать эффективную демографическую политику, не понимая механику процессов, которые привели нас в текущую точку.
Каждая историческая модель семьи была ответом на конкретные экономические и социальные условия. Когда условия менялись — модель переставала работать. Попытки механически перенести решения из прошлого в настоящее обречены на провал.
Системный подход требует анализа ключевых периодов:
До крестьянской реформы (до 1861) — патриархальная широкая семья как производственная единица в аграрной экономике. Высокая рождаемость как компенсация высокой смертности.
От реформ до революции (1861-1917) — индустриализация разрушает экономический базис традиционной семьи. Малая семья получает возможность независимости. Женщины и младшие поколения начинают требовать прав.
Ранний СССР (1917-1941) — попытка радикальной перестройки семьи, затем откат к неопатриархату. Формирование модели «семья для государства» с тотальным контролем через запреты и общественный надзор.
Война и послевоенный период (1941-1960) — демографическая яма, максимальная стимуляция рождаемости. Массовое включение женщин в производство при сохранении традиционных требований к материнству.
Поздний СССР (1960-1991) — рост образования и экономической активности женщин. Увеличение стоимости воспитания ребёнка. Возникновение запроса на суверенность семьи при сохранении государственного контроля. Начало структурного кризиса советской модели.
Девяностые — свобода плюс экономический коллапс. Рождаемость рухнула не из-за либерализации, а из-за отсутствия экономической базы для семьи.
Нулевые и экономический рост — временная стабилизация за счёт роста ВВП и общего улучшения уровня жизни. Но структурные противоречия не решены.
Замедление роста и текущий период — возвращение демографического кризиса. Вступление в репродуктивный возраст малочисленного поколения 1990-х. Исчерпание экстенсивных механизмов стимулирования.
Что показывает анализ периодов
Три ключевых вывода:
Первое. Высокая рождаемость в традиционных обществах была вынужденной, а не добровольной. Она компенсировала высокую смертность и отсутствие других механизмов воспроизводства рабочей силы. С падением смертности и ростом стоимости воспитания ребёнка эта модель перестаёт работать.
Второе. Принуждение даёт краткосрочный эффект, но не создаёт устойчивой модели. Советская демографическая политика работала, пока действовали запреты. Как только контроль ослаб — рождаемость обрушилась. Это означает, что люди рожали не потому, что хотели, а потому, что не имели выбора.
Третье. Постиндустриальная экономика требует качественно иного подхода. Массовая многодетность несовместима с высокими вложениями в образование, здоровье и развитие каждого ребёнка. Страны с самым высоким уровнем жизни имеют низкую рождаемость, но при этом демографически устойчивы за счёт качества человеческого капитала.
Задача на будущее
Стабильная демография в XXI веке — это не возвращение к прошлому и не механическое копирование западных моделей. Это создание новой, адаптированной к российским условиям системы, которая учитывает:
• Постиндустриальный характер экономики и высокую стоимость воспитания
• Массовую образованность и экономическую активность женщин
• Урбанизацию и распад традиционных общинных структур
• Разнообразие жизненных стратегий и форм семьи
• Необходимость баланса между индивидуальным выбором и общественным интересом.
Следующие тексты цикла будут посвящены детальному анализу каждого периода с фокусом на практические выводы: какие механизмы работали, какие провалились, и что из исторического опыта применимо к современным вызовам.
Демография — это не вопрос идеологии. Это вопрос национальной стратегии, которая требует трезвого анализа, долгосрочного планирования и политической воли для реализации непопулярных, но необходимых решений.
Загрузка...